| 01.01.2022 |
Путь Феофила – «друга Бога»
К пятидесятой годовщине со дня кончины
протоиерея Феофила Сизой (1889 – 1961)
Повестка
Матушка Степанида ждала почтальона каждое утро с нетерпением. Давно не было вестей от старшего сына, Флегонта. Он офицер, воюет на фронте. В этот раз почтальон принесла заказное письмо. Степанида расписалась в получении, прочла обратный адрес, и глубокая тревога овладела ей. Это было письмо от властей: «Исполнительный комитет городского совета… Сизой Феофилу Флегонтовичу». Ничего хорошего такие письма их семье не приносили. В смятении она провела остаток дня, ожидая прихода супруга со службы. Он работал в педагогическом институте, главным бухгалтером.
В этот день задержался, работал над отчетом.
Взяв в руки письмо, он расстроился тоже. Аккуратно отрезал край жесткого конверта, вынул тонкую бумажку. Повестка. «Вам необходимо явиться в Исполнительный комитет городского совета… к 10 часам, в кабинет…». Повестки всегда предвещали горе. Матушка всплакнула. Феофил тихо произнес: «На все воля Божья». Еще раз перечитал документ.
Повестка была странной. В тексте, отпечатанном на пишущей машинке, не было обычных слов: «В случае неявки вы будете доставлены силой». Наверное, секретарь забыла напечатать, поторопилась. Он уже дважды сидел в домзаке, так по-новому называлась тюрьма. Знал существующие порядки, и возможные хитрости, которые применяли карательные органы при аресте.
Идет 1943 год. Полыхает война. Более четверти века большевики стремятся уничтожить служителей культа, извести любые очаги веры в Бога. Он православный священник, его отец был священнослужителем тоже, прадеды служили Богу на протяжении веков. Наверное, он последний, настает его час. Большинство бывших иркутских сослуживцев-клириков в это время находились в заключении.
Стало известно, что по всей стране в живых осталось всего четыре епископа, они тоже сидели. А ведь нужны три епископа, чтобы рукоположить во епископы нового брата. Новые хиротонии не предвидятся, их некому будет проводить. Священникам нет места в коммунизме.
Матушка, всхлипывая, принялась собирать корзинку с нужными вещами: поношенной теплой одеждой (могут отобрать хорошую), уложила сухари и пачечку чая. Продукты выдавались по карточкам, поэтому снабдила она его в тяжкий путь скудно. Дома оставалась большая семья: три дочери и сын, пятилетний внук. Ночь показалась бесконечной.
Утром вся семья стояла перед иконами, занимавшими передний угол. Отец Феофил прочел утренние молитвы, 90 псалом. Перекрестил всех детей, обнял матушку. Двинулся в неизвестность, навстречу судьбе.
Они жили на съёмной квартире из двух комнат, в частном доме, в Глазковском предместье Иркутска. В центр города нужно было идти пешком. Медленно передвигал ноги отец Феофил, пытался запомнить и летние деревья, и запах реки Ангары, и вид глазковских улиц. Вот пересек мостик через овраг в роще «Звездочка». Он любил это тихое место. Дошел до единственной в Глазково аптеки, на углу улиц Профсоюзной и Жарниковской. Отцу Феофилу никак не удавалось запомнить новое имя улицы, он пользовался прежним. В аптеке было светло, привлекали внимание большие банки с пиявками. Купил пузырьки с йодом и марганцовкой.
Вокзал жил суетливой жизнью: пришел эшелон с ранеными, метались обремененные узлами, сундуками эвакуированные, женщины с ребятишками, горланили пьяненькие инвалиды, требуя помощи, «положенного».
Двигаясь по Ангарскому мосту, он всегда вспоминал мужа своей дочери. Именно с этим мостом связана его трагическая судьба. Добросовестный и трудолюбивый слесарь Николай Федькович был еще и удачливым спортсменом, капитаном команды «Локомотив». Команда выиграла чемпионат России в 1937 году. Тут и появилась анонимка, в которой говорилось, что группа троцкистов, вся команда «Локомотив», планирует взорвать новый мост, построенный в честь В.И. Ленина. После скорого и неправедного разбирательства вся команда была сослана на Колыму, тренер погиб. На руках дочери Анастасии остался сын Лёнечка, который родился уже после ареста отца. Вот уже шесть лет нет от зятя вестей. Жив ли?
Со вздохом постоял над рекой. Ангара спасала семью все последние годы. Его, священника, не держали на работе, даже самой тяжелой. Кормила Ангара, рыбалка. С началом войны была организована артель по заготовке рыбы. Среди рыбаков отец Феофил пользовался большим уважением, сдавал выловленную рыбу пудами. Молитвы и река спасали от праздности, уныния и суесловия.
ДОМЗАК
Приближаясь к горисполкому, Феофил старался вспомнить те тонкости поведения, которые следует учесть будущему арестанту. Его арестовывали дважды. Первая волна арестов, прошла в 1922-23-х годах. Отец Феофил знал, что в это время в Иркутске жестоко расправились со священниками, которые встречали армию А.В. Колчака крестным ходом, как освободителей от большевиков. В Кутулике, где он в это время служил, забрали и его. Местные чекисты не были подготовлены к работе с таким контингентом. Заключенным предложили «анкету», отпечатанную в типографии, где лишенный свободы должен был сам придумать и написать, в чем его обвиняет власть большевиков. Он написал в анкете лишь свою фамилию и имя. Неожиданно его отпустили, потребовав «честным трудом искупить свою вину». Он продолжал служить в храме, совершать требы, оставался «тихоновцем», сторонником курса Патриарха Тихона.
В далеком сибирском поселке не ощущалось влияние церковной власти. Все проблемы приходилось решать самому. В стране формировался церковный раскол, появились «обновленцы», «григорианцы», которых люди справедливо называли «церковными самочинниками и раздорниками». Миряне, большинство населения поселка, любили своего батюшку, следовали за святынями, какими были иконы, древние православные обряды, отделяя благодатность святыни от безблагодатности обновленцев. Десять лет прошли в постоянном напряжении.
Деятельность церковной общины была строго ограничена стенами храма. Церковь стала рассматриваться как частное «доходное» предприятие, которое должно было облагаться высокими налогами. В случае их неуплаты духовенство и члены приходских советов могли быть арестованы, а сами приходы закрыты. Религия окончательно становится синонимом контрреволюции. Проведение повседневных служб, и особенно праздничных, строго регламентировалось. Необходимо было оформлять и согласовывать с поселковым советом порядок и маршрут следования крестного хода, количество участников. В начале 20-х запретили колокольный звон. 1928-1929 годы явились переломными во взаимоотношениях государственной власти и Церкви в целом. Продолжался массовый «антирелигиозный поход», во время которого в стране повсеместно закрывались храмы, снимались колокола, конфисковывались остатки ценной церковной утвари.
Повторно его арестовали в 1932 году. Это произошло после того, как в храм во время службы вошла группа активистов, нарушивших ход службы. Он успел передать на хранение важнейшие служебные книги и церковную утварь надежному человеку. Ночью за ним пришли, содержали в г. Улан-Удэ вместе с политическими и ворами. Обвинения не предъявляли, на допросы длительное время не вызывали.
Заключенные в камере разделились на группы: блатные играли в карты, политические спорили, «церковники» многими часами строили предположения о своей судьбе. Запомнился молодой заключенный, с необычной фамилией Понш, проворовавшийся служащий. Он хвастливо говорил всем: «А, ерунда, меня выпустят скоро, я – строитель!». Неоднократно сидевший заключенный спросил с издевкой: «Ну и что же ты построил?». Понш разлохматил пышные рыжие волосы и засверкал голубыми глазами: «Я решал такие строительные задачи! У меня такой ум!». Обратившись к «церковникам», стал хвалиться: «Я придумал, как можно разрушить старую церковь в Иркутске, неподалеку от центрального рынка. У неё были очень толстые стены, массивные колонны фундамента. Взрывы не помогли. Тогда я предложил подпереть верхний храм снизу бревнами, заключенные подрубили кирпичное основание, а бревна мы подожгли! Всё рухнуло! До этого нужно было додуматься!». На это ответил старый сиделец, презрительно сплюнув: «Не строитель ты, а порчак!».
За дело Феофила горячо взялся молодой иркутский следователь. Он то запугивал слишком вежливого подозреваемого, то переходил к вкрадчивым уговорам. Требовал указать на «врагов народа», примитивно надругался, обе-щал уничтожить всю семью. «Твой двухлетний сын, Агафангел, так ничего и не узнает о своих родителях!» Чекист относился к железнодорожному ведомству, поэтому измышлял и приписывал чудовищные преступления на транспорте, добиваясь «чистосердечного признания». После допросов Феофил тихо молился, вспоминая слова псалма: «Ты укротил гордых, проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих. Сними с меня поношение и посрамление, ибо я храню откровения Твои», «Гордые крайне ругались надо мною; но я не уклонился от закона Твоего» (Пс.118). Неожиданно следователя перевели на дальний участок дороги. Появился другой дознаватель. Он сказал, что его мать знала отца Феофила как очень порядочного человека. И взял на себя большую ответственность, промыслом Божьим, освободил священника, посоветовав уехать в Иркутск. В 1932 г. отец Феофил был вынужден подать прошение о выводе его за штат. При этом оставался православным священником, тихоновцем.
Еще десять тяжелейших лет прошло: безработица, скитанье по съемным квартирам. Грузчик, сторож, чернорабочий, – нигде не удавалось проработать более шести месяцев. Лишь в 1936 г. Феофил Сизой был принят на работу в бухгалтерию рабфака Совторговли. После репрессий не осталось грамотных специалистов, а с началом войны многие из оставшихся ушли на фронт. И тогда удалось устроиться на работу делопроизводителем в педагогический институт, быстро стал заместителем, а затем и главным бухгалтером. При этом он носил бороду, достаточно длинные волосы. Работа с денежными и материальными ценностями требовала максимума внимания и ответственности, по строгим меркам военного времени. Служба в государственном учреждении гарантировала получение продовольственных карточек. По просьбе близких людей о. Феофил совершал редкие требы, обычно крещение детей. Это происходило поздно ночью, за закрытыми ставнями, с минимумом участников.
Продовольственные карточки получала и матушка Степанида Александровна – она регулярно и помногу сдавала кровь, необходимую раненым бойцам в иркутских госпиталях. Её организм страдал от постоянной кровопотери, требовалось полноценное питание и лечение. А ведь матушка Степанида родила отцу Феофилу девять детей, выжило лишь пятеро. Что ждет семью теперь?
ЧУДЕСНОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Ну, вот и добрался до Тихвинской площади. Здесь ещё сохранились следы разрушенного кафедрального собора. Его взрывали не один день, бригады рабочих, в основном женщины, тачками развозили обломки храма, распределяя по площади. Уничтожен и стоявший с противоположной стороны площади храм Тихвинской Божьей матери. Вид площади был крайне уныл.
Милиционер бегло взглянул в повестку и направил в нужный кабинет. Перекрестившись, постучал в дверь, вошел. Его встретила секретарь. Прочитав повестку, доложила и впустила в кабинет. За длинным столом сидел суровый чиновник, председатель горисполкома. Предложил сесть. Некоторое время молча разглядывал приглашенного.
Перед ним сидел крепко сложенный мужчина, возрастом чуть за пятьдесят, с умными, спокойными серыми глазами, с аккуратно подстриженной бородой, чуть рыжеватыми пышными волосами на голове. Он принес корзинку. Хозяин кабинета прошелся вокруг стола, молча сосредотачиваясь, затем остановился напротив.
– Гражданин Сизой, правительство СССР приняло решение открыть для проведения служб некоторые храмы. Вам поручается начать службы в Крестовоздвиженской церкви города Иркутска. Необходимо обеспечить сбор денежных средств верующих. Страна продолжает ведение войны. Вы должны обеспечить учет и сохранность денежных поступлений, лично отчитываться и сдавать в Госбанк. Согласны ли вы?
Первое, человеческое, движение души отца Феофила, было – отказаться. Вдруг это испытание, хитрая уловка. Какие могут быть службы после всего, что было недавно: террор, разрушение храмов? Они хотят получить признание в антисоветской деятельности… Уничтожить! Справившись с собой, священник попросил разрешения посоветоваться с матушкой. Выиграть время. Чиновник хмыкнул, сказал строго:
– До завтра!
Не прощаясь, указал на дверь.
Феофил с трудом дождался окончания трудового дня, во время которого передумал многое, мысли путались. Разве может закончиться массовый «антирелигиозный поход»? Мы должны свидетельствовать Истину. Не оттолкнуть! Не пожалеть хотя бы малой частички тепла для тех, кто ищет и нуждается в нем. Суметь донести до сердца ближнего свою веру, свои убеждения, свой небольшой опыт. В каком состоянии храм? Где взять дефицитнейшие продукты для богослужений: вино, свечи, ладан, мука, ведь все выдается по карточкам? Пойдут ли в храм запуганные люди? О каком доходе говорит чиновник? Нет! Не нужно отвлекаться от главного, об остальном позаботится Бог.
Путь домой показался короче, ноги несли быстрее. На вечернем семейном совете все отговаривали отца. Двенадцатилетний сын, Агафангел, задал вопрос: «Ведь если ты будешь служить в храме, нам не дадут продовольственных карточек?». Дочь спросила: «Придется платить налоги и за храм и за служение?» Но чем больше они беспокоились за него, тем больше росла уверенность, вспомнились слова-завет родителя, о. Флегонта: «Священник принадлежит Христовой Церкви, а не семье!».
– Это еще одно испытание Господа для меня. Я должен его выдержать. Нести весть о том, что Христос пребывает в нашей Церкви, что Церковь на протяжении уже двух тысячелетий живет и действует, что сонмы святых и праведников уже прошли тем спасительным путем, которым ныне идем мы, живущие на Земле православные христиане. Вспомните слова апостола Иакова: «Корабли, как не велики они и как не сильными ветрами носятся, небольшим рулем управляются, куда хочет кормчий». Даже если служение мое будет коротким, оно укрепит мирян города в вере! Я буду служить! Да будет воля Твоя!
Утром он быстро дошагал до исполкома. Председатель, большевик со стажем, был неприветлив, хмур. Без лишних слов предложил передать дела в институте, приступить к службе в храме. Пообещал выделить по разнарядке требуемое для службы. Предложил обследовать состояние свечного заводика при храме. Дал указание: краткие проповеди должны быть направлены на призывы помощи Красной Армии. Текст молитв, возгласов на Ектиньи, подлежит согласованию с Уполномоченным по делам религий. Выдал разрешение на служение, подписанное заведующим городским коммунальным хозяйством Иосифом Брикманом.
Заключил словами:
– Партия не прекращает идеологическую борьбу с религией! Вы – идео-логически чуждый элемент!
После чего достал из сейфа полуметровый ключ от дверей храма:
– Под вашу ответственность!
По-прежнему с корзинкой в руке, отец Феофил вошел во двор Крестовоздвиженского храма. В нем ранее, в разгар всесоюзной борьбы с религией, пытались организовать антирелигиозный музей. Вход в храм «украшала» фанерная красная звезда, трепетали на ветру обрывки транспаранта «Религия – опиум для народа». Повернулся механизм старого замка, открылась дверь. Внутри все было покрыто пылью, в разбитых окнах под высоким куполом ворковали голуби. Часть икон была вынута из рам, передана в художественный музей, либо утрачена. Но в целом храм, дом молитвы, сохранился!
Здание нуждалось в основательном ремонте. Службы можно было проводить только в «летней», не отапливаемой его части. «Зимняя» часть храма имела печи, и именно там до конца 1943 г. размещался антирелигиозный музей, хранилось музейное имущество. Но и повреждений здесь было больше, требовался дорогой капитальный ремонт.
Встав на колени перед царскими вратами главного придела Воздвижения Креста Господня, отец Феофил горячо молился, прося помощи у Господа, заступничества Божьей Матери. «Укажи мне, Господи, путь уставов Твоих, и я буду держаться его до конца».
Он предвидел трудности, не ожидал послаблений и милости от властей. Вошел в алтарную часть храма. Престол был на месте, сохранились его одеж-ды, утварь исчезла, как выяснилось, она была передана в музей. Потребовалось специальное решение исполкома Иркутского Облсовета депутатов трудящихся «для выдачи группе верующих культовое имущество из числа дуплетных экземпляров, хранящихся в областном краеведческом музее и не имеющих художественной или исторической ценности. Разрешалось выдать: 3 антиминса, 3 дарохранительницы, 10 священнических, 5 диаконских облачений и 1 архиерейское облачение». Руководящая роль партии и государства действовала. Подсвечники были свалены в темном углу храма, частично помяты. В целом же дом Божий, место молитвы существовал! Здесь можно было служить!
Выяснилось, что инициатива открытия храма исходила от группы муже-ственных верующих, которые неоднократно и очень настойчиво, не раз получая отказы, обращались к властям с просьбой зарегистрировать православную общину и передать здание Преображенской церкви Иркутска. Однако Горисполком принял неожиданное решение – разрешил открыть Крестовоздвиженский храм. Таким образом, четыре человека представляли интересы верующих города (они собрали подписи 51 горожанина), поставили свои подписи под прошением властям, вот их имена: Елена Васильевна Быкова, Пелагея Кузьмовна (так в документе) Замазчикова, Мария Федоровна Петрова, Вера Афанасьевна Касурина, бывшие прихожане Спасо-Преображенской церкви. Вокруг них сформировалась «двадцатка», ответственные за арендуемый у государства храм. В общине был и казначей, и контрольный орган – ревизионная комиссия.
Был назначен настоятель храма – пятидесятичетырехлетний протоиерей Стефан Попов. Несмотря на то, что формально он был старше по церковной должности, основную ответственность за хозяйственную и финансовую деятельность общины нес иерей Феофил. Но при этом он был, во-первых – служителем Церкви (регулярно проводил службы, требы, духовно окормлял верующих), а уж затем – администратором. Духовный контекст его деятельности превалировал, был ведущим.
Воодушевленные женщины провели уборку. Была получена мука, дрожжи, отыскались форма для просфор. Нашлась и просфорница, которая знала искусство изготовления просфор и другого ритуального хлеба. Это не простая работа, которую может выполнить случайный человек. Она совершается с нужными молитвами, в чистоте. Тесто долго и тщательно промешивается, для того, чтобы в нем исчезли даже мелкие пузырьки. Если просфоры получаются ноздреватыми, значит, просфорница не постаралась вымесить тесто, и батюшка может их вернуть, как негодные для проскомидии.
Свечи для службы изготавливал сам отец Феофил, из остатков воска, по самой древней технологии. Ладан для каждения собирался по кусочкам от многих людей, смешивался с сибирской канифолью. Столяр отремонтировал три аналоя. Можно было начинать службы.
ПЕРВАЯ СЛУЖБА
1 августа 1943 г. храм стал вновь функционировать. Наступил день первой службы. Вызывая недоумение жителей Иркутска, зазвонил колокол Крестовоздвиженской церкви. Он призывал на молитву. Повинуясь зову, не веря в чудо, верующие люди потянулись к храму. На солею взошли священники, они поцеловали образ Спасителя, образ Богородицы, поклонились образам святых, собравшимся в храме, немногочисленному своему приходу.
Отец Феофил вошел в алтарь, произнося слова псалма: «Вниду в дом Твой, поклонюся храму Твоему во страсе Твоем», приступил к облачению. «Боже, очисти меня грешного и помилуй меня!» Облачился в стихарь, поцеловав его, затем возложил на себя епитрахиль, произнося слова Писания: «Благословен Бог, изливающий благодать на священники Своя…». Завязал длинные тесемки правого поруча, нарукавника: «Десница Твоя, Господи, прославилась в крепости; десная рука Твоя, Господи, сокрушила врагов и множеством славы Своей Ты истребил супостатов». Глубокий смысл слов молитвы проник до самых глубин души молящегося, вызвав необыкновенное, ранее не испытанное волнение. Надевая другой поручь, он вновь поразился смыслу слов, которые ранее произносил неоднократно: «Руки Твои сотворили и создали мя. Вразуми меня, и научуся Твоим заповедям». Опоясался поясом, собираясь в путь небесного служения, надел фелонь: «Священники Твои, Господи, облекутся в правду и преподобнии Твои радостию возрадуются».
Предстояло заново освятить оскверненный храм. Обычно это делает епископ. Известно, что в исключительных случаях это может сделать и иерей. Отец Феофил нашел в книге, сохранившейся от отца, нужное чинопоследование, провели водосвятие и с нужными молитвами окропили храм, совершили каждение.
На лицах пришедших в храм сияли улыбки радости. В большинстве это были женщины, они ждали и молились за своих близких, «недугоющих и страждущих, плененных» – погибающих и погибших в страшной войне, за находящихся в заточении, пропавших без вести. Присутствовали и мужчины: инвалиды войны, измученные лишениями рабочие. Невозмутимо следил за службой Уполномоченный по делам религий, заслуженный большевик Еще несколько строгих мужчин стояли с бесстрастными лицами, производя в уме подсчеты числа прихожан, им предстояло писать отчет. Внимательно стремились проникнуть и оценить смысл древних слов молитв и действий. Они не крестились и к кресту не подошли.
Небольшой хор стремился петь слаженно. Это не всегда получалось, и тогда священник помогал выйти в нужную тональность. Хор был сформирован несколько позже, в нем стала петь дочь отца Феофила, Анастасия. Она работала делопроизводителем, и профессионально пела в Иркутской филармонии, была солисткой, колоратурным сопрано. Выступала в концертах. В хоре пели артисты Иркутского радио и музыкального театра . Уже через год хор левого клироса был вполне профессиональным. Хором руководил баритон Зосима Шастин, пели теноры: Иннокентий Шастин, слепой канонарх-тенор Арсений. В их исполнении проникновенное, торжественное пение: «Милость мира..», «Иже херувимы..», «Разбойника благоразумного..,» «Яко с нами Бог!» заставляли прихожан переживать самые возвышенные чувства. Спокойная уверенность священника внушала оптимизм, созидательная мудрость и цельность позволяла скорее по-чувствовать, чем увидеть, скрытую силу.
Позже, лишь 7 октября 1943 г., появился приказ Патриарха Сергия о назначении о. Феофила штатным священником. В июле 1944 г. в Иркутске по-бывал архиепископ Варфоломей (Городцов Сергей Дмитриевич), который в то время руководил громадной епархией Сибири и Дальнего Востока из Новосибирска. В августе того же года пришло известие от архиепископа о награждении о. Феофила саном протоиерея. Возведение в сан состоялось значительно позже, в декабре 1946 года, при посещении архиепископом Иркутска. Позже были вручены и другие награды: палица, крест с украшениями.
Особенно трудно было служить зимой. Для того чтобы попасть на ран-нюю утреннюю службу в храм, батюшка зимней темной ночью шел пешком через торосы замерзшей Ангары. Это кратчайший, но опасный путь из Глазково до храма. Весной подтаявший лед заливался талой водой, громко трещал под ногами. В то время в «летнем» приделе храма не было централизованного отопления, но службы проводились. Особенно холодно было в алтарной части. Отец Феофил служил в ватных брюках, тонком ватном подряснике, валенках, с обнаженной головой, однако глаза его всегда излучали тепло, что согревало прихожан.
Приходилось экономить электричество, так как храму был назначен четырехставочный тариф (на 400% увеличивалась плата за электричество). Все доходы храма за службы и требы тщательнейшим образом учитывались: число проданных свечей, просфор, нательных крестиков, сборы и др. Следуя договоренности с властями, отец Феофил лично доставлял выручку храма в своем портфеле, проходя путь до Госбанка. Из доходов прихода вычитались немалые налоги, оставляя на нужды храма минимум. Налоги выплачивал и священнослужитель, приравненный к частному предпринимателю.
Советская власть разрешила Церкви открыть счет в Госбанке для сбора средств. Это важное событие в её жизни. Ведь этим актом, впервые после ленинского декрета, Церковь признавалась юридическим лицом, приобрела определенный правовой статус. Её финансовой деятельностью нужно было научится управлять.
Прихожане охотно жертвовали деньги храму для передачи на нужды Армии. В личном архиве о.Феофила сохранились аккуратно подшитые квитанции о банковских вкладах. Властями не оглашались сведения о том, что верующие, иркутские прихожане, во время Отечественной войны собрали деньги на танковую колонну. Они были уверены в том, что Церковь точно по назначению и без потерь передаст их средства.
По мере того, как временно партийное руководство страны ослабило давление на РПЦ, после 1943 года, из мест заключения стали возвращаться священнослужители. Вернулся и получил разрешение к служению после тюрьмы и ссылки в КОМИ АССР митрофорный протоиерей о. Николай Пономарев. В сентябре 1944 г. он был назначен благочинным церквей Иркутской области.
Клир Крестовоздвиженской церкви существенно укрепился. Харизматическая личность, о. Николай привлекал всеобщее внимание, он был величав, красиво и витиевато говорил, служил в сверкающей митре, его руки пахли дорогими духами. Отец Николай был монументален, не все решались с легкостью общаться с ним. Он редко и выборочно служил требы для особо уважаемых персон, круг его общения ограничивался избранными. Второй священник о. Феофил был доступен, мягок, прост в общении, поэтому прихожане чаще обращались к нему с доверием, доносили свои проблемы, каялись в грехах, приглашали на требы. В это же время клир пополнился ранее служившим в этом храме диаконом, о. Михаилом (М.М. Шляпкиным).
В 1949 году после заключения и работы на предприятиях Дальстроя, на Колыме, вернулся старый знакомый о. Феофила, Михаил Александрович Шастин, чьи предки отмечены на протяжении веков в церковных летописях. Он получил 10 лет, мог и не вернуться никогда, стать вечным каторжанином. Но Бог миловал. В 1950 году Михаил Шастин рукоположен во диакона. Отец Феофил и диакон Михаил любили служить вместе, хорошо дружили семьями.
ПРИХОЖАНЕ
Жизнь храма проходит в его приходе. Он состоял из людей, представ-лявших самые разные слои общества. На исповедь приходят и малограмотные, но искренние старушки; прошедшие сквозь войны ветераны, чудовищно изувеченные инвалиды; измученные, нервные мужчины и женщины, прошедшие лагеря и ссылку. Все они надеялись на помощь, нуждались в совете и участии, во взаимодействии, ожидали оценки своих поступков, облегчения от прощения на исповеди.
Среди глубоко верующих прихожан, регулярно посещающих храм, хорошо начитанных интеллигентов, разбирающихся в православии, особенно выделялась яркая личность – Н.В. Шилов. Он работал доктором Иркутского лепрозория, больницы для прокаженных. Она располагалась в районе Лисихи. Отец Феофил дорожил дружбой с доктором. Тот и другой любили ранние службы, проходившие при свечах, с проникновенным пением малого хора. В конце службы священник выходил из алтаря, благословлял и целовал друга и вручал, до времени прикрытую епитрахилью, большую «девятичинную» просфору.
В городе не только верующие уважали и ценили инженера-строителя Татьяну Павловну Евфратову. Статная, с красивыми темными глазами, она хорошо пела, владела музыкальной грамотой, была прекрасно начитана, имела широкий кругозор. Работала инженером в хозяйственной части Иркутского института травматологии и ортопедии. Когда началось строительство Иркутской ГЭС, она на свои средства, распродав часть имущества, перенесла храм поселка Лиственичное с затопляемого берега Ангары вглубь пади Крестовой. Проектные работы выполнила сама и очень грамотно. Храм и сейчас стоит на лиственничных сваях на небольшом островке, посередине речушки. Она была очень отзывчивым человеком, оказывала помощь многим нуждающимся в ней людям. Именно Татьяна Павловна приняла и устроила на жильё студентов Александра Меня с другом, приехавших на учебу из Москвы, в семью Евтихеевых. Под влиянием её и иркутского духовенства проходило становление и возмужание известного богослова. Т.П. Евфратова принимала действенное участие в организации ремонтных работ в иркутских храмах.
Молодыми девушками пришли однажды на службу и, обратившись к отцу Феофилу, попросились петь в хоре две подруги – Катя (Екатерина Ефимовна Прасолова, в замужестве Евтихеева) и Лида (Лидия Васильевна Щапова). Екатерина родила девятерых детей, четверо её мальчиков стали священниками – монахами. Лидия, с благословления о. Феофила, обучилась пению профессионально, руководила многие годы хором Крестовоздвиженской церкви. До конца 2009 г. её знали как монахиню – мать Дионисию. В памяти подруг сохранились ободряющие слова отца Феофила: «Каких детей любит Господь? Веселых и здоровых! Будьте оптимистами! Не бойтесь испытаний».
Необычна судьба Владимира Осиповича Конопацкого. В начале века он был посвящен во диаконы, служил в храмах, но затем в 1905 году оказался вовлечен в революционное движение, был за это на короткое время заключен в тюрьму, в связи с чем оставил диаконское служение. Учительствовал, учился в Иркутском университете, работал учителем, пиротехником, столяром. С православной верой не порывал, был прилежным и вдумчивым прихожанином. С отцом Феофилом его связывала духовная близость и дружба. В 1945 году стал псаломщиком и певцом Знаменского собора, был по его прошению восстановлен в сане диакона, вернулся к служению Церкви. Хорошо образованный, начитанный, он прекрасно разбирался в догматах веры, владел мастерством оратора. Будучи диаконом, в преклонном возрасте, он читал в храме проповеди, которые слушались прихожанами с затаенным дыханием.
Естественно, с такими яркими личностями проводилась активная работа «компетентных органов»: плановые собеседования, запугивание, провокации. Ставилась задача – заглушить ростки веры. Она решалась весьма хитроумно: обыватель воспринимал происходящее примитивно: идет противоборство с «врагами народа», власть желает добра людям. Старательные карьеристы продолжали оказывать давление, подвергая несгибаемые убеждения верующих и священнослужителей тяжким испытаниям. Имена свои гонители скрывали, они сегодня никому не известны. А ведь они получали почести за свою работу. Правительственные награды сегодня превратились в прах, о «подвигах» против своего народа ветеранам сегодня стыдно кому-либо рассказать. За ними стояли власть, сила, общественное мнение, а перед ними – личность, вооруженная внутренней силой – твердостью духа, крепостью веры. Страдальцы не рассчитывали на ореол мученика в глазах соотечественников – истерзав, многих казнили скрытно, рассчитывая на полное забвение героев веры. Вести такую работу сотрудникам органов было очень сложно, слишком различался интеллектуальный уровень противников.
Драматичная история страдающего и побеждающего Православия позволяет убедиться в том, что Сила Божия не отступила от православных, действенно проявляется, что существует такая Церковь, которая сохраняет целостное христианское видение мира, духовность которой не заслонена политикой. Она не бросает свою паству на произвол судьбы, а как заботливая мать ведет своих чад ко спасению.
Отец Феофил служил в Крестовоздвиженском храме до 1961 г. В новогоднее утро он собирался на службу. Но подвел шофер, который должен был отвезти престарелого священника в храм, проспал, встречая Новый год. От волнения у батюшки случился инсульт, и отец Феофил скончался. Матушка Стефанида Александровна последовала за ним в скором времени. Они похоронены рядом на Глазковском кладбище Иркутска, слева от входа.
А. Шарунов
Феофил и бухгалтерия института
Мать Феофила Анна Ивановна Сизой
Семья Феофила Сизой (он рядом с матерью)
Феофил Сизой
Сын вернулся с фронта
